Ковалев: инвестор стоит на счетчике у тех, кому он должен дать откат 

Не так давно на Владимирскую площадь вновь вышли неравнодушные горожане. Они, услышав о второй по счету угрозе над домом Дельвига, попытались не допустить повторения губительных планов 1986 года, когда здание хотели снести для метро «Достоевская». С акции «День лицея» началась в те далекие уже годы публичная деятельность знаменитой Группы спасения, которая защитила многие исторические постройки от вроде бы неминуемой разборки. Тогда свою градозащитную деятельность начинал Алексей Ковалев, сегодня депутат заксобрания. Как за двадцать лет изменился образ разрушителя Петербурга?

— На момент, когда мы провели первый митинг в нашем городе, первый легальный митинг, мы называли его День лицейской годовщины у дома Дельвига. И получили на это путем некоторого шантажа санкцию комсомольского начальства, поскольку тогда нас курировал сектор досуга горкома комсомола под руководством Сергея Генриховича Пилатова. Но в ходе этого мероприятия сначала мы попытались просветить участников в части значимости данного памятника, значимости вообще всей исторической застройки в районе Владимирской площади, значения роли самого Дельвига в истории российской литературы и российской культуры в целом. И затем уже подвели участников мероприятия — всех людей, которые пришли на площадь, — к мысли о необходимости сохранения здания, объяснив, почему здание, по мнению Горисполкома, должно быть снесено.

Дом Дельвига

Результатом этого явилось то, что, когда мы уже начали предлагать трибуну участникам, случайно пришедшим на площадь, они начали сами говорить о необходимости сохранения здания, обвинять Горисполком в небрежении историческими ценностями, хотя организаторы принципиально всю первую часть акции не говорили об этом ни слова. Только лишь дали людям понять, что происходит.

Мне кажется, понимание у людей сегодня немногим изменилось по сравнению с тем, что было в 1986 году. Но вот просветительская и культурная сторона различного рода акций, которые проводятся в защиту архитектурных ценностей, в частности по поводу башни Газпрома, оставляет желать лучшего.

Что касается социально-экономического мотива. Раньше для власти предержащей главным вопросом был ее социальный статус, ее позиция в системе распределения материальных благ при командно-административной системе, как ее называли тогда. Деньги не играли существенной роли — там был, скорее, метод натурального распределения благ и меры власти, то есть человек боялся своего кресла, человек хотел попасть на более выгодную должность, которая давала возможность распределения дефицита, и так далее. Была и денежная мотивация. Для строительных организаций было выгоднее освоить как можно дешевле б?льшие суммы. И это достигалось либо в ходе сноса и строительства новых зданий, либо в ходе проведения комплексного капитального ремонта. Такой ремонт по некоторым зданиях был в полтора-два раза дороже, чем проведение в тех зданиях выборочного капитального ремонта с частичной заменой перекрытий, заменой фурнитуры. Вот если бы во главу угла был положен принцип экономии в 60–70-е годы, в этом случае мы не потеряли бы половины зданий.

А вот сегодня на первый план встает совсем не прибыль строительных компаний и даже не необдуманные административные решения — корень зла сегодня находится в том, что не оценена наша петербургская земля. И земля в центре города отдается властями города за сущие гроши, за сущие копейки (как говорится в одной рекламе) так называемым инвесторам. Эти инвесторы пилят свой доход, свои прибыли, естественно, с теми, кто дает им этот доход. У нас есть расчеты — они размещены на сайте «Живого города» — относительно того, сколько официально было уплачено за земельный участок и потрачено на строительство и сколько, исходя из цен на рынке, стоит та недвижимость, которая там возведена. Получается разница — от пяти до десяти раз! То есть он в пять раз меньше вкладывает, чем в итоге должен получить.

Что из этого следует? Ну, знаете, дураков нет, которые дают землю, свой ресурс за просто так. Ясно, что, когда отдается земельный участок под так называемый инвестиционный проект, те, кто его отдают, прекрасно знают истинную цену возводимой на этом участке недвижимости и истинную цену, соответственно, этой земли — с учетом всех ограничений, которые накладываются нынче, скажем, правилами застройки. Поэтому понятно, что те, кто дает, те же и получают потом часть этого дохода, — если бы они ничего не получали, они бы, конечно, назначили полную, рыночную цену земли, которая пошла бы в городской бюджет. Из этого следует, что так называемый инвестор даже вынужден строить не просто что ему надо, а строить еще с тем расчетом, чтобы отдать еще примерно половину тем, кто ему дает этот участок. Для инвестора принципиально важно заполнить своим здание все возможные параметры, потому что норма прибыли огромная, а с другой стороны и отчисления очень большие; он находится, что называется, на счетчике у тех, кому он должен дать откат или взятку. Он вынужден строить все выше, выше и выше на этом участке, потому что чем выше, тем больше ты заработаешь, чем меньше архитектурных изысков, тем больше ты заработаешь, чем меньше ты будешь возиться с памятником, тем больше ты заработаешь.

— По идее, должен сдерживать этот напор комитет по охране памятников...

— Нет. Если есть этот экономический фактор, никакой комитет по охране памятников ничего сдержать не сможет. Потому что комитет по охране памятников является частью той системы, которая раздает эти самые земельные участки.

— Какова сегодня роль КГИОПа?

— Мы никогда не надеялись на то, что структура, подчиненная исполнительной власти, которая имеет одни экономические интересы с этими инвесторами, будет эффективно охранять объекты культурного наследия. Поэтому главной моей задачей было еще в начале 90-х годов, в начале нашего Ленсовета отделить комитет по охране памятников от исполнительной власти. Идеального органа охраны никогда не будет. Понятно, что любой орган власти подвержен и коррупции, и каким-то ошибкам методического плана (недостаток профессионализма у нас есть сегодня). Какие-то улучшения работы возможны только тогда, когда этот орган будет находиться как под контролем представительных органов власти, так и под контролем вышестоящих органов. Вот в этом случае будет какой-то результат.

Дом Рогова

— Пока, судя по истории с домом Рогова на Загородном, кажется, что все решается только на местах.

— Если с домом Рогова нарушено российское законодательство и КГИОП не выполнил своих функций, в этом случае сохранившиеся, слава богу, положения в законе об объектах культурного наследия позволяют Росохранкультуре вмешаться, отменить решение органа охраны памятника и принять самостоятельное решение. Но с домом Рогова ситуация очень сложная, потому что фактически статус памятника был поставлен под сомнение в связи с физическим состоянием. Хотя одно от другого, по идее, зависеть не может.

Но имеются еще соображения прагматического толка, которые, наверное, и привели к тому, что большинство членов совета по наследию (я, кстати, голосовал против) приняли решение не включать дом Рогова в списки [памятников архитектуры]. Дело в том, что в федеральный закон была внесена очень жесткая норма, ограничивающая возможность воссоздания памятников истории и культуры. В нем написано, что «воссоздание памятник истории и культуры возможно по специальному разрешению федерального органа власти в исключительных случаях, если это подтверждается историко-культурной экспертизой». То есть практически никогда. И получается, что если включить дом Рогова в списки, а он по техническому состоянию вообще не подлежит сохранению (скажем, будет признано всеми) и если его снести, то воссоздать его будет практически невозможно. Но если это часть исторической застройки по городскому закону о зонах охраны, то в ЗРЗ снесенные исторические здания подлежат воссозданию. Исходя из этого, я думаю, большинство членов совета и приняли это решение, поэтому вопрос о статусе дома Рогова уперся в его техническое состояние. Хотя юридически это категорически недопустимо: при разрешении вопроса о статусе объекта должна приниматься во внимание его культурно-историческая значимость. Если эта значимость подтверждена решением экспертизы, то объект должен быть признан объектом культурного наследия. И в этом смысле, принимая отрицательное решение, и совет, и комитет по охране памятников, я думаю, допустили нарушение закона если не по форме, то по смыслу.

Поэтому сегодня юридически возможно привлечь Росохранкультуру для рассмотрения этого вопроса, опираясь именно на то, что не техническое состояние объекта, а его культурная значимость должны быть определяющими при принятии решений о наделении статусом объекта культурного наследия.

— На заседании совета было сказано о том, что в течение полугода на стенах дома Рогова в два раза увеличилось количество трещин. Можно ли говорить о том, что здание специально довели до аварийности, не консервировали его? Здесь какие-то могут быть санкции?

— Должны были быть санкции, если этот фактор действительно значимый для здания. Все видели, что в течение нескольких лет дом стоял без окон, без дверей, открытый всем ветрам, и крыша была раскрыта, но меры по консервации здания его собственник не принимал. А поскольку это выявленный объект наследия, то КГИОП должен был выходить на него и вносить соответствующие представления, составлять протоколы об административном правонарушении и обязывать собственника этим заниматься. Этого сделано не было! И об этом Общество охраны памятников постоянно напоминало; последний раз Марголис (Александр Марголис — сопредседатель петербургского отделения ВООПИиК. — Прим. ред.) на моих глазах на заседании совета говорил Дементьевой (Вера Дементьева — глава КГИОПа. — Прим. ред.) и другим. Все время об этом шла речь, писались письма. Несмотря на это, КГИОП не предпринимал никаких усилий по консервации объекта.

— Росохранкультура может повлиять?

— Я не знаю, была ли жалоба на действия КГИОП в Росохранкультуру, но я знаю, что по закону в таких случаях можно обжаловать бездействие КГИОП.

Трамвайный музей на Васильевском

— По трамвайному парку на Васильевском острове, по Музею электрического транспорта (его экспонаты планировали рассредоточить по другим паркам) есть последние новости?

— Я знаю, что позиция комитета по культуре позитивна: комитет готов рассматривать вопрос о включении этого музея либо как подразделение, либо как отдельный музей в число городских музеев.

Пока перевод подвижного состава заторможен после моих запросов во все инстанции. Мы написали письмо в Росохранкультуру с требованием проверить, имеет ли этот музей вообще атрибуты музея; если он называется ведомственным музеем, у него должны быть хранитель, единица хранения, соответствующие экспозиционные планы, помещения с соответствующими условиями хранения. У них же этого ничего нет! Они только назвались музеем.

— То есть пока зависит от комитета по культуре?

— Зависит от нескольких факторов. Первый: позиция комитета по транспорту, позиция губернатора. Второй: позиция комитета по транспорту, «Горэлектротранса» и КУГИ, потому что сегодня они связаны финансово-экономическими отношениями. «Горэлектротранс» платит КУГИ аренду. КУГИ, наверное, должен отказаться брать с них аренду. Затем это зависит от инвестора и комитета по благоустройству и дорожному хозяйству, потому что представители инвестора в лице Мамошина (Михаил Мамошин — автор архитектурного проекта многофункционального комплекса, который хотят создать на месте трампарка. — Прим. ред.) выкатили проект на градостроительный совет, где нет рельсов, которые идут на территорию нового комплекса. Хотя сами здания в основном сохраняются, и музей тоже. А как же тогда музей будет осуществлять свою культурно-просветительскую функцию, как будут эти трамваи выходить на линию, если не будет ответвления со Среднего проспекта? Зачем убирать эти рельсы? — они там никому не мешают.

Ошибки градостроительства
— Недавно на Литейном проспекте, 5, в реконструированном доме с флюгером была открыта гостиница. Полтора года назад КГИОП вам отвечал, что надстройка двумя этажами там незаконна. Почему не сносят?

— Вопрос риторический. Потому что денег много занесено, я бы сказал, поэтому не сносят. Я думаю, из-за этого.

— У нас два прецедента были, когда сносили. Это биржа на Васильевском острове и «Николаевский пассаж» на Марата (там срезали навесные конструкции, которые вылезли за красную линию на три-четыре метра). Скажите, эти примеры продолжатся или это были единственные показательные?

«Николаевский пассаж»

— Я боюсь, что это показательные примеры. Потому что вот в таких мелких случаях, как эта надстройка, чиновники ведут себя совершенно по-другому. И даже такой невероятный случай, как строительство «кумпола» на Почтамтской улице, 4, которое было не согласовано, получил должную правовую оценку, но из этой правовой оценки никаких реальных действий властей не вытекало. Хотя власти должны были обязать снести — в полном соответствии с законом. На тот момент все должно было быть согласовано с КГИОПом, но КГИОП не дал им согласования, и они построили вопреки этим документам.

Мансарды
— Юрию Митюреву (главному архитектору Петербурга) в Союзе архитекторов, где обсуждалось реконструкция Сенной площади, задали вопрос по мансарде на доме № 35 по Садовой улице. (Она, как известно, серьезно изменила единую высотность всех зданий на площади.) Митюрев сказал, что комитет по градостроительству будет искать юридические моменты, чтобы снести ее...

— А это другой уже вопрос. Мне кажется, что с этой мансардой ничего не получится, потому что на момент, когда она строилась, юридически она могла быть построить. То же касается мансарды на Мойке, 37, которая вылезла и теперь видна с Дворцовой площади. Можно уговаривать, но невозможно обязать.

Отняты полномочия, которые Российская Федерация обязалась придать органам охраны памятников по конвенции об архитектурном наследии Европы. Согласно этой конвенции, любой проект, затрагивающий территорию, прилегающую к охраняемой недвижимости, должен проходить согласование, как там сказано, компетентными органами. Компетенцией в области охраны объектов наследия обладают только органы охраны памятников. А сегодня эти проекты согласовываются только Росгосэкспертизой, которая не является органом охраны памятников.

Вот эти мансарды, которые за некоторыми исключениями не одобрялись комитетом по охране памятников, ни кем сегодня не согласовываются, кроме Росэкспертизы. А Росэкспертиза опирается на нормативный документ. Тогда [когда были получены разрешения на упомянутые мансарды] не было режима зон охраны, и в имеющейся на момент предоставления разрешения на строительство нормативной базе ни слова не было сказано, какую мансарду можно строить, какую нельзя.

На сегодняшний день строительство такого рода объектов регламентировано законом о зонах охраны. Но недостаточно. Так, например, можно было подробнейшим образом (пусть на десяти страницах, пусть на пятнадцати) прописать, какие мансарды возможны на зданиях определенного архитектурного стиля и возможны ли вообще. Четко и ясно было уже неоднократно заявлено, что на зданиях, построенных в стиле классицизма, невозможно вообще никакое мансардостроение. А вот здания периода эклектики вполне пригодны для возведения на них мансард. Но мансарды должны быть из определенных материалов в определенных конфигурациях. Все эти варианты можно было прописать в законе. Этого сделано не было.

«Охта центр»

— Напоследок «Охта центр». Как вы думаете, насколько вероятен положительный результат для Петербурга, что к мнению Росохранкультуры прислушаются (она заявила, что строительство зданий выше 40 метров в устье Охты невозможно, так как в противном случае будет утрачен памятник археологии — крепость Ниеншанц)?

— Росохранкультура занимает однозначную позицию: она против этого «Охта центра». Но я боюсь, что это были определенные жесты для того, чтобы Россию приняли в постоянные члены комитета всемирного наследия и чтобы затем провести еще нашего представителя на должность исполнительного директора ЮНЕСКО. А вот что будет теперь, когда эти внешнеполитические цели достигнуты? Я думал, что наши власти могут дать задний ход, в том числе министр культуры. Я ничему не верю.

Надо было этой осенью создать впечатление, что государство борется против «Газпром-сити». А теперь результаты достигнуты на международном уровне... Россия получила в ЮНЕСКО все что только можно сегодня. А почему бы ей сегодня не сказать: «Вот посмотрела прокуратура и решила, что нарушения законодательства нету. Знаете, у нас такое законодательство, Министерство культуры хочет, чтобы этого проекта не было, а законы выше нас. Мы не можем ничего сделать».

— На ваш взгляд, сколько шансов, что 400 метров будут построены?

— Я думаю, ноль шансов. Ничего построено не будет, будет закопано все в землю. Я столько видел этих проектов на своем веку, что, думаю, скорее всего, не построят. Они затянут это строительство. Это же увод из активов Газпрома одного миллиарда долларов! Просто увод из государственного бюджета миллиарда долларов, из которых, конечно, большая часть будет переведена за рубеж подрядчику компании «Арабтек», которая имеет все возможности эти деньги хорошо обналичить.

Аудио интервью:

Беседовал Дмитрий Ратников,
фото автора и Дениса Панова