Валерий Исаченко: «Конфликт архитектуры и заказчика — самая больная проблема» 

Современные здания в центре бывают сделаны прилично, как нейтральная стекляшка, подчеркнувшая красоту Казанского собора. В общем же архитектура отражает современное общество: градостроительных принципов сегодня не существует. Архитектор-художник, автор нескольких книг о ценных зданиях всех 300 лет Петербурга Валерий Исаченко рассказал «Карповке», какие новостройки ему хочется нарисовать.

— В последнее время в сталинских кварталах стали расти высотки, явно искажающие вид этих кварталов. Например, на Кронштадтской улице в Автове и на Благодатной у парка Победы. Нужно ли беречь сталинскую застройку от современных многоэтажек?

— Сохранять стилевое единство, я считаю, совершенно необязательно. Но пропорции, членения должны быть сохранены. Нововведения могут иметь место, но с соблюдением высотного регламента. Архитекторы старшего поколения считают, что максимально допустимая высота — 16 этажей. Так считали до перестройки.

Но нельзя просто огульно охаивать современную архитектуру только потому, что она современная. Вот в одной газете мы облаяли стекляшку у Казанского собора (Казанская улица, 3). А после я извинялся перед архитектором Рейнбергом за свою дурацкую статью, сделанную такой редактором. Потому что стекляшка там в общем-то неплохо смотрится. Она может не нравиться, нравиться, но она имеет право там быть. Что плохого-то?

— А что хорошего-то в ней?

— Раньше улица не имела начала. Был дом-модерн слева от собора в начале Казанской, а справа был какой-то такой выгрыз. А после строительства стекляшки улица получила начало. В отражениях стекла очень эффектно получил новые интересные точки Казанский собор. Знаете, когда этот дом построили, я возмутился, пришел домой и стал на бумаге рисовать свои варианты всякие. Для себя. Пытался ответить на вопрос: а как бы я это сделал? И ничего лучшего не предложил.

Казанская улица, 3

— Тем не менее принято считать, что стеклянное здание в исторической застройке — как дыра. ТРК «Пик» на Сенной площади — дыра дырой.

— На Сенной площади — плохо. А на Казанской оно хотя бы нейтральное. Строить здесь стилизацию в духе эклектики? Хм… Может быть, был бы и лучший вариант. Но сказать, что получившееся здание безобразное нельзя.

Знаете, какое здание Матвиенко признала самым безобразным? На Владимирской площади (бизнес-центр «Ренессанс холл», Владимирский проспект, 23. — Прим. ред.). С бельведером. Почему это самое худшее здание, я до сих пор не понимаю.

— Неужели это здание вам нравится?

— Нет, оно мне не нравится. Но вот если с Колокольной смотреть, от углового магазина, то ничего. Со стороны Московской улицы — неплохо. А где-то — плохо. Бельведерами, конечно, стали злоупотреблять. Как нахлобучки их делают везде. И получилось, что это уже мещанство.

А автора здания на Владимирской площади, Юшканцева, я хорошо знаю. Он вообще очень хороший архитектор, я писал о нем когда-то. Все, что связано с его именем, хорошо. И вот он стоит на площади как-то, мимо я иду, и он говорит: «Слушайте, почему все ругают, неужели так плохо?» Я говорю: не считаю, что это плохо. Я говорю: «Петр Исидорович, смотрите, какая-то перекличка должна быть с колокольней».

Вся беда в том, что нет макетов. Если бы они были, то можно было проверить и неудачное убрать. А построенное здание уже не уберешь.

— Какое тогда здание в Петербурге самое ужасное?

— Я об этом как-то не думал. Хорошие дома я могу назвать. А худшие? Вот что плохо бесспорно — это новая биржа на Васильевском (26-я линия В. О., 15, корп. 2. — Прим. ред.), которая торчит теперь. Еще плохой дом — бизнес-центр на углу Стремянной и Марата (Стремянная улица, 21, ТРЦ Olympic Plaza. — Прим. ред.), там уродливый козырек. Надо просто срезать его. Дом-то сам по себе и неплохой вообще-то. А вот такая вроде пустяковая деталь… Ведь было сказано убрать!

ТРЦ Olympic Plaza на углу улиц Марата и Стремянной

— Они полтора метра срезали.

— Этого мало.

Отвратительным я считаю, как в Коломне, в этом старом петербургском районе, надстроили мансардными этажами многие дома. Одинаково. Маленький дом стоит — мансардный этаж, повыше дом стоит — такой же мансардный этаж. Механически делают нахлобучки. И все — улица погибла.

Сущее безобразие — вторая сцена Мариинского (улица Декабристов, 34. — Прим. ред.). Путин-то деликатно обошел вопрос о фасаде, он сразу к интерьерам перешел. А вот, наоборот, хороший пример есть, прекрасный пример — вторая сцена Александринского театра (во дворе между улицей Зодчего Росси и Фонтанкой. — Прим. ред.). Рекомендую сходить, если не были. Очень хорошо генплан сделан, старые здания включили, и получилась очень культурная вещь. Автор — Земцов Юрий Исаевич.

А на Шпалерной его новый дом (Шпалерная улица, 60. — Прим. ред.) плоховат, потому что он явно лезет вперед и мешает Смольному монастырю. То есть один и тот же человек делает по-разному: где-то хорошо, а где-то не очень.

— Можно ли сказать, что Земцов окончательно испортил всю ту архитектуру, которая сохранилась в конце Шпалерной, на площади Пролетарской Диктатуры?

— Лично я считаю, что испортил. При всем моем к нему уважении. Раньше там конструктивизм был, причем дома явно лучше. Он как-то оправдывался по радио: «Ну Кваренги же не подделывал все под Растрелли, когда строил Смольный институт?» Да, но Кваренги-то соблюдал какие-то правила приличия.

Шпалерная улица, 60

— Получается, что конструктивизм иногда смотрится в центре лучше, чем современная архитектура?

— Иногда да, классический пример — Дом политкаторжан на Петровской набережной. Он давно уже прошел проверку временем. Он вписался.

— А дом-коммуна на улице Рубинштейна, 7?

— Тоже. Он имеет локальное значение, как вставка между всякой эклектикой. Не доминирует, а представление об эпохе дает. Все-таки это важно.

— Что вы думаете по поводу домов быта, которые возникли среди исторической застройки?

— Их строили без амбиций, в расчете, что можно будет когда-нибудь убрать.

— А почему, если без амбиций, так много стекла в них? Для чего стекло применялось? Чтобы удешевить процесс?

— Удешевить, но не только. Кроме того, помещениям надо было много света.

— Сейчас у многих возникает желание все эти дома быта и хрущевки среди исторической застройки убрать и заменить другой архитектурой. Например, на то, что там было прежде. У вас не возникает такое желание?

Улица Рубинштейна, 7

— Заменить эклектикой? Боже упаси. Есть такое мнение у хранителей памяти, у общества охраны памятников и «Живого города»: «Не трогайте старый город». Я категорически не согласен, я с ними из-за этого разошелся. Если в старом городе стоит старое здание, но плохое, прогнившее и некрасивое, что нам, молиться на него только потому, что оно старое? Его в принципе можно заменить современным зданием, но при одном условии — на основе конкурсного проекта.

— А вам жалко дом Рогова?

— Не очень.

— Почему?

— Ну а что в нем особенного было? Мы столько потеряли за эти двадцать лет, и почему-то на один только дом Рогова насели. А сколько погибло хороших образцов конструктивизма за это время? И о них никто не вспомнил.

— А «блокадную» подстанцию вам будет жалко, если ее снесут?

— Жалко.

— Вам будет ее жалко с точки зрения исторической памяти или архитектуры?

— Она мне нравится чисто как художнику. Она меня не раздражает, я к ней привык.

— Скажите, а вы как художник стали бы рисовать те уголки Петербурга, где появились новые здания? Или все-таки вы бы выбрали старые места?

Гражданский проспект, 116, корпус 5

— Могу вам сказать, что я бы с удовольствием порисовал бы дом у станции метро «Гражданский проспект» (Гражданский проспект, 116, корпус 5. — Прим. ред.). Там моя жена конструктором была. Архитектор Мария Ивановна Лапшина, это Ленпроект. Силуэт у него живописный.

— А в центре города хочется ли рисовать новые дома?

— В отдельности — нет. Дело в том, что мне в отдельности никогда ничего и из старой архитектуры не хотелось рисовать. Я всегда старался рисовать именно пейзаж. Я никогда не стал бы рисовать Зимний дворец. При всем моем уважении к Растрелли. Вот что там рисовать, ну что? Перечислять количество колонн? А пейзажа нет, который мне бы понравился. А Стрелку Васильевского острова я рисовал с разных точек.

Я рисовал дом на окраине. Вот вы выходите из метро «Озерки». И направо такой высокий стройный дом стоит, узкий, с таким шатром высоким (Выборгское шоссе, 5, корпус 1. — Прим. ред.). Его автор — Дроздов, покойный уже. Так я этот дом рисовал уже несколько раз. Это XXI век уже. Это пример того, что современная архитектура может быть очень интересной.

Выборгское шоссе, 5, корпус 1

В том же квартальчике в конце XX века по проекту Михаила Садовского построена школа (Выборгское шоссе, 7, корпус 2), которая признана лучшей школой в России. Квартал сделан великолепно.

— Есть ли в новых районах интересные ансамбли, которые надо беречь?

— Мне нравится в целом как ансамбль Ленинский проспект. От начала, от железной дороги, к Дому Советов. Например, площадь Конституции.

— Наверное, вы давно там не были. Там построили много нового.

— Уже? Мне нравился Ленинский, каким он был до конца XX века.

Мне нравится в целом как ансамбль Московский проспект. Мне нравятся на юго-западе все эти районы: Сосновая Поляна, Урицк. Там, где пруды.

— В продолжение разговора о позднесоветской архитектуре. Сейчас ее не особо ценят. Недавно был снесен Речной вокзал. Может быть, вы слышали об этом.

— Слышал ли я? Я работал в Гипроречтрансе шесть лет. Это мои коллеги строили. Отличная вещь. Гостиница там была. Гостиница тоже сносится?

— Ее снесли уже. Вы не считаете снос этих зданий преступлением?

— Я думаю, что преступление, наверное, слово довольно громкое. Но на мой взгляд, это следовало бы сохранить. И гостиницу, и Речной вокзал. Потому что в панораме Невы они очень неплохо смотрелись. И, понимаете, эти два здания очень хорошо характеризуют ленинградскую архитектуру 1970-х годов. Это эпоха.

— Борис Михайлович Кириков в интервью «Карповке» говорит, что здания 70–80-х строились в таком виде от безысходности. Из тех материалов, которые тогда могли позволить. А все-таки архитектор пытался из этого минимума как-то вырасти. Сохранять гостиницу «Речная» нужно именно с этой точки зрения, или все-таки она даже сама по себе, вне исторического контекста, была хорошим примером архитектуры?

— Если говорить о ней и о других зданиях этого времени, знаете, какой там был главный недостаток? Качество материалов. Не архитектуры качество, а качество материалов. Вот смотрите, здание ТЮЗа, неплохое, но когда подходишь — оно все обшарпанное, все там отваливается.

— А с точки зрения архитектуры «Речной» гостиницы и вокзала?

— Я могу вам всех авторов назвать. Попов, Розенфельд Ефим Давыдович, Боря Семин, мой приятель. Попов там был большой начальник. Непосредственно над проектом он, по-моему, не работал. Я его не видел ни разу на проекте.

Но авторы работали с увлечением. Мы рядом сидели. Это же искусство — из ничего, из простых материалов что-то делать. Все творчество Гольдгора на этом держится.

Речной вокзал и гостиница «Речная»

Вот Купчино. Плохой это район или хороший? Жить-то там лучше, чем здесь, где я живу (наш собеседник живет на улице Марата. — Прим. ред.). Я бы туда переехал. Там же есть дворовое внутриквартальное благоустройство, детский сад, школа, спортивная площадка. Там по-человечески жить можно.

— Можно ли назвать это архитектурой?

— Сейчас много ругаются, что это не архитектура. А какая она должна быть для того времени? На прошлой неделе мы с женой идем по моей улице, по Марата, к Невскому, и прямо мимо меня падает вот тако-о-ой фрагмент лепнины. Вот вам декор. И я думаю, что сегодня мы ругаем современную архитектуру, а через сто лет скажут: вот какие ретрограды жили. Но не думайте, что я оправдываю ту дрянь, которая сейчас строится.

— В Пулкове сейчас строят новый большой аэровокзал. Если терминал «Пулково-1» снесут, это будет более ощутимая потеря, чем Речной вокзал?

— Аэровокзал — это работа посерьезнее, чем Речной вокзал. И хорошая работа. Интерьеры мне там нравились, я их помню. Я там мало летал, но мне нравилось это здание. Я, конечно, категорически против сноса Пулкова.

Знаете, вот в этой архитектуре — гостиницы «Речная», аэровокзала, дворца спорта «Юбилейный», дворца спортивных игр «Зенит» на Бутлерова — есть определенное благородство.

Не дай Бог, чтобы в дальнейшем убрали «Октябрьский». Да, для него изначально место выбрали неудачно — ему тесно здесь. Но здание неплохое, выражает дух времени. Одним словом, БКЗ «Октябрьский» — это пример того, как не надо строить в старом городе. Поэтому пусть будет.

— Почему сегодня застройка ведется хаотично?

— Дело в том, что каждый архитектор сегодня — это часть обслуги богатого заказчика. А заказчику важно застолбить участок, и все. Вот на Торжковской улице Мамошин такую блямбу поставил (Торжковская улица, 1, корпус 2. — Прим. ред.). Он же не думал, как это будет смотреться со стороны Елагина острова. А там грандиозная панорама была. И вот эта блямба все испортила. То есть градостроительный принцип сегодня вообще не существует.

— А в современных реалиях это возможно?

— По секрету скажу — нет. Почему? Потому что капитализм этого не позволит.

— Сейчас в Петербурге воплощается проект реновации хрущевок. Может быть, он знаменует возврат к комплексной застройке?

— Если для существующих кварталов был бы разработан бесспорно хороший проект и общественность городская его утвердила бы, можно потихоньку заменять старые дома новыми — другой архитектуры, может быть с каким-то силуэтом, более интересным. Вполне можно.

— А если новые дома выше?

— Смотря насколько выше.

— Ну, скажем, раза в три.

— Не подойдет. Много.

— Застройщику невыгодно будет. А город за свой счет не расселит.

— У нас самая больная проблема — это несовпадение интересов архитектуры и заказчика.